Нужно ли готовиться к смерти?
Приготовиться
к рождению нельзя. Процесс от нас независящий. Если не брать в расчет верящих в
реинкарнацию. Там все просто – веди себя достойно и…
«…родишься
вновь — прорабом,
А
после из прораба до министра дорастёшь,
Но
если туп, как дерево, — родишься баобабом
И
будешь баобабом тыщу лет, пока помрёшь».
Готовиться
к жизни бессмысленно, некогда жить будет.
Остается
один вариант – готовиться к смерти. С рождением и жизнью может не случиться
- мама с папой передумают, - а смерть
неизбежно случится, без вариантов. Фатально, но факт.
Для
тех, кто считает, что «после нас, хоть потоп» и «все равно сгниём», вопрос неактуален.
Для боящихся Геенны огненной и жаждущих Царствия
Небесного, тоже все просто – исполняй 10 заповедей и обретешь желанный Вечный
покой.
А
вот как быть совестливому атеисту или агностику? Рассуждая о страхе смерти,
люди обычно ссылаются на заботу о близких: «Как они тут будут без меня?»
Нормально будут, поплачут, отболит, устроят жизнь по-новому, без вас, и будут
жить. А вот, что останется после вас – хороший вопрос. Я не в материальном
смысле, хотя тут желательно держать дела в порядке или привести в порядок, а то
вдруг «Аннушка уже разлила масло», ведь «…человек смертен, но это было бы еще
полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен…» И, если вы человек не
суеверный и порядочный, позаботитесь о том, чтобы ваши родные не метались с
документами и не грызлись за наследство. Ну, это, допустим, не самое сложное.
Что
останется после вас, кроме домов и денежек, готовых в любой момент превратиться
в резаную бумагу?
В
детстве у меня была няня, баба Груша, Аграфена.
В преклонных годах своих, подвижная, сухая, высокая, крепкая. Брала меня под
мышку и за полдня обегала пешком полгорода. Магазин, приятельница, песочница,
служба у баптистов в молельном доме. После дневного сна, усаживала меня рядом с
собой поперек кровати, пристраивала на тощих коленках огромную старинную книгу
и читала вслух, разъясняя время от времени малолетнему чаду божьи премудрости.
Не
помню, чтобы она сердилась, ругала меня или кого-то еще. Всегда в хорошем
настроении, смешливая, открытая. Я с удовольствием навещала няню до самого её
ухода.
Умерла
она, чуть не дотянув до своего столетнего юбилея. Не болела, до последнего дня
сама хозяевала. Дом записала на единственную дочь. В последнюю неделю жизни сделала
вот что: попросила у всех прощения, всем сказала, что она их простила. «И себя
прощаю за все, что помню, а за что не помню, бог простит. Прощайте». Никто не
придал значения её словам, чудачка бабуля, привыкли.
Нашла
её дочь, заходившая ежедневно проведать. В доме, накануне чисто прибранном,
пахло травами, развешанными в пучках для просушки. Баба Груша лежала в белой
рубахе на своей жесткой, узкой кровати и, казалось, спала. Когда я читала в
книгах о такой смерти, считала художественным вымыслом, и не поверила бы, если б
сама не увидела.
Что
осталось мне после няни? Счастливые воспоминания, радость, любовь, нежность, с
которой относилась ко мне до последнего дня: «Утушка ты моя», - ласково
приговаривала, поглаживая худыми узловатыми пальцами меня по голове. Но,
главное, понимание, что к смерти нужно готовиться. Не за день и даже не за год.
А всю жизнь. Как проживешь, что передашь людям, то и останется после тебя. И
обрести умение прощать – самое сложное для человека.
Простить
другого трудно, прощения просить еще труднее, но суметь простить самого себя - жесткое
испытание. Как другого простишь, не за что себя жалеть становится и ты уже не
лучше, чем другой, оттого неохотно прощаем. Просить прощения – унижаться, признавать
свою неправоту. А уж себя прощать – быть предельно честным (тут не перед кем
фанфаронить), признаться в своих пакостях, устыдиться искренне и простить –
принять себя неправильного, плохого, злого и ощутить облегчение, как после
слез, как будто мама простила.
В
завершении, как всегда, небольшой рассказ, на этот раз из книги «Жизнь после
смерти. Возвращенцы».
Килька
Дети
межу собой звали Раису не иначе, как килькой, коллеги Райкой. Тощая, маленькая,
встрепанная, с рыбьими глазами, нервозная Райка действительно напоминала
взбесившуюся кильку. Каждое утро она стояла у входа в школу и, выпучив
блекло-серые глаза, бдила. В бдениях спуску не было никому. Опаздывающим
подчиненным, ученикам без «переобувки», неряхе — уборщице. За свою руководящую
правоту директриса психовала до гипертонических кризов, один из которых
кончился обширным инсультом и клинической смертью.
—
Трубу никакую не видела, только свет необыкновенный, какого на земле не бывает,
будто притянул, накрыл, и оказалась на болоте каком-то. Помню, стою босиком,
вода под ногами, но не проваливаюсь, много изумрудной мягкой травы, небо
затянуто тучами, как в вечернюю дождливую погоду, недалеко стоит замок
средневековый и больше ничего, безграничный простор. Я пошла к замку. Ворота и
дверь настежь. Вхожу, зал огромный, полутемный, свет только из окон, через витражи.
Посредине стол, а за столом все родные мои, умершие — родители, дочка, тетка.
Радость какая! Я маму ни разу во сне не видела со дня её ухода. Она смотрит на
меня печально и говорит:
—
Что ж ты, доченька, совсем одна осталась. Нет с тобой рядом никого.
—
Да, мама, с тех пор, как девочка моя умерла, совсем одна. Но зато на работе
среди людей.
—
Эх, Раечка, ты ведь и на работе одна — никого близко не подпускаешь, только
видимость, что с людьми. Нельзя так, детка, душа черствеет, сердце в камень
превращается.
—
Ничего, зато теперь я с вами, кончилось одиночество.
Она
головой мотает, нет, не кончилось.
—
Как же так? Я хочу с вами остаться, деточку мою ненаглядную к себе прижать, с
ней быть.
—
Рано тебе, не твое время, — тетка мне говорит. — Дела у тебя там остались.
—
Ну, какие дела?! Нет больше у меня никаких дел, кончились.
—
Значит, не кончились. Пора тебе.
—
Что ж я там делать буду одна?!
А
они не отвечают. Не хочу никуда от них, душа рвется. Очнулась от боли.
Вот,
выздоравливаю, хожу потихоньку, речь вернулась. Но что теперь делать? Как жить?
Зачем? Зачем меня вернули?
Плачет.
—
А вы разве до сих пор не поняли?
—
Догадываюсь, конечно, но как подумаю, что снова надо к людям идти, делать
что-то, говорить, такая тоска накатывает. По-старому уже не смогу, а как
по-другому, не знаю.
—
Еще не знаете, но все образуется. Вы же понимаете, что пока задачу свою не
решите, уйти, сбежать не получится. Уж попробовали. Будем снова учиться жить, с
людьми?
—
Будем.
Улыбается
сквозь слезы. И на кильку почти не похожа.
Комментарии
Отправить комментарий
Поделитесь своим впечатлением, мнением.