Хочу сбросить маму с поезда своей жизни

Инга Петровна воссоединилась с семьёй – пришло время забрать к себе старенькую маму. Вместе с мамой в дом вернулся телевизор, бог знает сколько лет отсутствовавший.

Телевизор говорил больше, чем мама, почти круглосуточно. Мать просто отдавала команды и иногда скандалила, а телевизор постоянно скандалил. Самое ужасное, что их – телевизор и мать – слышно было практически во всем доме. С одной стороны удобно – можно было в любой момент прибежать к маме на помощь, с другой – Малахов с Соловьевым и разнообразные менты не оставляли шансов на выживание.

Мать общалась с телегероями гораздо спокойнее, чем они с ней, комментируя их спичи тактичнее, чем гости в студиях. Но иногда деменция давала себя знать приступом, и она кричала громче телика и всех домашних вместе взятых. Если условно объективный повод не находился, пользовалась любым абсурдным, отчего Инга Петровна начинала напевать вполголоса, чтобы её саму не хватил инсульт. Головой Ингуша понимала, что кричит не мама, а болезнь, а сердцем никак не получалось не воспринимать мать всерьез, то есть, воспринимать, но не как больную, полоумную женщину. Казалось, что истерит она чисто из вредности и подлости.

Стрессоустойчивый сын молчал или сочувственно советовал Инге Петровне не включаться, понимая, что это невозможно. Терпеть команды и бесконечные замечания, требования (исполнить немедленно, иначе концерт) отдаваемые на повышенных тонах, было можно, а вот сольные истеричные партии гораздо сложнее. Старушка вопила, бросала все, что под руку попадет, обвиняла в нелепых, страшных грехах, плакала, смеялась. Потом спала сном праведницы, а Инга Петровна, несмотря на пару бокалов сухого красного и успокоительные капли, всю ночь не смыкала глаз.

Первое время идиоматические выражения и жёсткие пожелания в сторону больной (про себя, разумеется) тревожили совесть интеллигентной Инги Петровны, но потом она хотела одного – смерти. Смерти одной из них – своей или матери. Хуже того, ничуть жуткого желания не стыдилась. Она, не стыдясь, представляла, как запросто тюкнет мамулю чем-нибудь тяжёленьким по голове или подсыплет смертельную дозу лекарств. Одно останавливало – воцерковленная Инга точно знала, что самое страшное наказание несут на том свете матереубийцы. Как ни странно, образованная Инга Петровна верила в «тот свет» и посмертные муки. Потому, мысленно ругая мать на чем свет стоит, просила у бога прощения, уговаривала себя, убеждала, что она еще очень пожалеет об отсутствии мамаши. Как говорится, лучше бы уж жила, было б к кому прислониться.

Дела совсем расстроились. Сначала рухнул быт - сломался водонагреватель, потекли батарея, унитаз и водяной фильтр, рухнул септик, а рабочий, нанятый для его ремонта, сломал руку. Потом рухнул хороший заказ на работе. Продвинутая на тренингах Инга понимала, что дело тут в её заложничестве у сумасшедшей матери и нетерпимости. Она себя корила, уговаривала, старалась, но ничего не получалось. В очередной криз – дикую истерику с полетом посуды и еды – ярость и ненависть к родительнице застила все благие намерения, которыми выстлана известная дорога.

Хлопнула дверью, выскочила в водолазке под осенний дождь. Бежать, спрятаться! Бросить то достигнутое, к чему стремилась и о чем мечтала последние годы жизни? Да и как бросить беспомощную, сумасшедшую старуху? Можно попробовать устроить параллельную жизнь, но уже не по летам, силам и желанию, главное, не по деньгам. В последнем гнезде было хорошо (без матери) и уютно. Куража прежнего нет, чтобы в сотый раз начать сначала.

В последний мамашин концерт хотелось просто сдохнуть. Плакать Инга не умела. А сдохнуть, несмотря на больное сердце, оказалось непросто. Помереть бы по мамкиной теории – двинул кони, черви съели, ничего не осталось. Дело в том, что мамуля верила в бога, даже молилась, но при этом утверждала, что никакой души нет, и после смерти мы просто сгнием. Что взять с маразматички? Инга была убеждена, если она с испытанием не справится, Там будет еще хуже, чем здесь.

Испытание устроили пожизненное. Знать, в прошлых жизнях Петровна сильно нашалила или не справилась с чем-то. Мамашку дали ей холеричную, истеричную, дурковатую. А полагалось любить её без условий и претензий. Смекнули? Во-о-от. А уж фортеля мамкины можете сами напридумывать, наверняка встречали истеричек.

Ну, что, чем кончилось? А кто его знает? У мамаши сердце – будь здоров – не смотри, что голова поехавшая. А Инге отработать надо за прошлое и будущее. Так что стараются обе вовсю. А то, не дай бог, на следующий раз останется отработка. Эх, лучше попугаем маяться, чем такие встречи со старыми знакомыми в новых жизнях.

P.S.

Никаких религиозных и эзотерических теорий автор не имел в виду. А что у главной героини мешанина в этих областях, так из песни слова не выкинешь.

#социопатия #юмор #voloxina_ru #рассказы #истории_из_жизни #книги_натальи_волохиной

https://www.litres.ru/natalya-volohina-18273154/mest-sociopatki/