АНОНС. ИЗ НОВОЙ КНИГИ Н. ВОЛОХИНОЙ «ЗАПИСКИ ДУШЕВЕДА»

УХОДЯЩИЕ

Атаман

Такие возвращенцы обычно точно знали, зачем вернулись.

Атамана привезли ко мне как испорченный овощ в ящике. Сгрузили и умыли руки. Громадный мужик после двух инсультов, с ограниченной подвижностью, частично восстановленной речью,  списанный докторами с диагнозом «постинсультная деменция» (приобретенное слабоумие, маразм).

Когда он начал внятно говорить и самостоятельно двигаться, мы с ним начали петь. Когда он начал материться на тренажерах и в репертуар вошли удалые  казачьи песни, реабилитация пошла полным ходом. Тогда он и рассказал.

- Я ж помер, та ожил.

- Клиническая смерть была?

- Ото ж. Эх, мама, ты знаешь, я никого не праздную, тебе одной скажу. Что я там пережил, за всю жизнь такого страху не було.

Сразу тёмно стало, должно, инсульт самый, сознание потерял, а после летел на свет, как через трубу какую. А куда прилетел, там серое все, мабуть сумерки, та противные такие, шо на душе кошки скребуть. А кругом, сколько видно – ничого, только небо низко-низко и серый тот свет, противный. Ну, что ж, я пошел. Куда идтить не знаю, чую только, шо надоть. А под ногами земля мягкая, как замазка и тоже серая, ноги проваливаются. Присмотрелся, мама, ото ж мясо, плоть человечья. И ни бочком, никуда ни стать. Везде она самая. Пошел, куда деваться. А на душе такая боль и тяжесть, хуже того свинцового неба. И тут я понял, что буду так идтить вечно, не то шо долго, всегда. И эта невыносимая тоска, ну, просто нечеловечья, она всегда со  мной будеть, вечно. Понимаешь ты, всегда и без конца! Ну, вот всегда и всё. Я уж думал, что мне хуже и быть не может, но как такое понял, совсем невмоготу стало, такая тоска взяла, хоть снова помирай, а чую, больше разу помереть не получится. Хотел кричать, выть – голосу нема, плакать, та и слез немае. И как скрутило меня жгутом, та и снова через трубу полетел. Очнулся в палате, дочка коло меня сидить. Увидала, шо я глаза открыл, заплакала. И я ж заплакал, должно, первый раз после полвеку. Силюсь ей сказать: «Доча»,- а не могу, язык не слушается. Я ж её дочей с пеленок не называл, всё Ирка, да Ирка. А сынок помер, так тож слова ласкового от меня не слыхал. Как же, все думал дурак, детей в строгости держать надо. Жинка от одного взгляда моего тряслась, усохла вся со страху, все болееть. А какая красуля была молодкой, ой, мама! То ж всё я их застращал, замучил. Все гаркал, та и поколачивал, учил время от времени, сатана. Баба она свое место должна знать. От же дурень! А теперь что? Сколько времени еще господь отпустил. Кто знает? Я как на том свете тоску смертную почуял, понял все.

- Что понял?

- Все! Как жить надо было и что жизнь про… к такой матери.

- А ты зачем вернулся?

- Ты ж  знаешь, умна девка. Ясно зачем – любить.

Он уехал и через десять дней вернулся на повторный курс уже сам за рулем машины.

Похохатывал басом, зыркал на бабенок черным игривым глазом, рассказывал, как соседи и родня ходят на него смотреть, как на Лазаря.

- Ото ж и есть - воскрес. Думали, кутью есть, а я им вина домашнего налил. Чего, толкую, на наследство рты раззявили, та и не обломилось.  Мама, ты бы на их морды подивилась, точно покойника ожившего увидали.

Потом один на один рассказывал:

- Я  усе жене та и дочке отписал, внучек домой привез. А то ж дом большой, та и пустой. Веришь, мама, первый раз в жизни, девчушек по голове погладил  - слеза пошла. А хорошо на  душе стало.

 И уже громко, уверенно, командным голосом продолжил:

- Я тут под домом магазин затеял. Та-а-ак. Еще повоюю. Я ж атаман походный.

- Ты же инвалид, маразматик,- пошутила я.

- Хто инвалид, я инвалид?! Не дождётесь. Я еще, може, сына рожу!- загремел он.

 И тихонько добавил:

- Щё ручки – ножки ему нацелую, за всю нецеловальную жизнь свою нацелую. Ото ж.  

ЧИТАТЬ НА САЙТЕ АВТОРА: VOLOXINA.RU